|
Эту поездку я совершил в 2008 году вместе с Эдуардом и Толей. Не было постоянного участника нашей группы Дмитрия Викторовича. За два года до этого он умер. Накануне поездки на квартире Эдуарда мы помянули хорошего человека…
На этот раз перед нами стояла задача доехать до поселка Мальдяк. В моей базе данных числились примерно десять греков, умерших на прииске «Мальдяк». И еще столько же, кто побывал там, но умер в других лагерях. Вне всякого сомнения, через «Мальдяк» прошло гораздо больше греков, чем значилось в моей картотеке, полученной из архива 3 в информцентре Магаданского УВД.
На Колыме о «Мальдяке» говорили как о лагере смерти. Герой войны, генерал А.Горбатов, сидевший там, превратился в доходягу за две недели. Он вспоминал:
«Мальдяк состоял из деревянных домиков в одно-три окна. В этих домиках жили вольнонаемные служащие. В лагере, огороженном колючей проволокой, было десять больших, санитарного образца палаток, каждая на пятьдесят-шестьдесят заключенных. Кроме того, были хозяйственные деревянные постройки: столовая, кладовая, сторожка, - а за проволокой – деревянные казармы для охраны и те же шахты и две бутары для промывки грунта».
Спасся генерал А.Горбатов тем, что в Москве за него ходатайствовали высокие чины. А.Горбатова перевели в другой, более щадящий лагерь. Полгода провел на «Мальдяке» Сергей Павлович Королев. Он был спасен А.Туполевым. Личное обращение последнего к И.Сталину облегчило участь великого ученого. Ои он был переведен в подмосковную «шарашку», сменив работу забойщика на должность конструктора боевых ракет и космических кораблей.
В Берелехе мы съехали с трассы вправо и, повернув на север, направились в сторону цепочки знаменитых приисков-поселков Сусуманского района: Стрелки, Широкого, Ударника. Дорога идет по долине Берелеха. Уже много лет здесь работает драга. Это циклопическое сооружение собирают несколько недель, а, порой и месяцев. Затем не один год исполинский крот роется во всем, что попадается на его пути. Как и у крота, после драги остаются кучи пропущенной через себя земли. А первая колымская драга заработала в 1950 году в долине реки Чай-Урья, неподалеку от Берелеха. Среди ее монтажников был прибывший специально для сборки драги некий С.Янанаки…
Когда наблюдаешь за долгими приготовлениями к запуску драги или за ее работой, начинаешь осознавать, почему золото такое дорогое. Как показывают история и элементарная арифметика, – намного дороже человеческой жизни…
Драгу сегодня могут позволить себе только крупные фирмы. Основная часть золотоискателей «старается» по-другому, используя более скромное техническое оборудование. Старатель – знаковая фигура любого золотодобывающего региона. И прежде всего, конечно, Колымы.
Еще в советские времена экономисты понимали, что самый эффкективный метод разработки россыпных месторождений – это старательский. Пожалуй, в социалистическом народном хозяйстве старательские артели были едва ли не единственными ростками свободного предпринимательства.
Свобода, а не только «шальные» заработки влекли в старательские артели тех, кому было тесно на материке. И сегодня, как и тридцать и сорок лет тому назад, старательство – очень тяжелый труд: без выходных и праздников, по двенадцать-шестнадцать часов в сутки. Пока тепло и есть вода – надо мыть! Но сезон начинается еще в холодное время года, когда еще не сошел снег, и весна – за далекими-далекими горами. На полученные кредиты надо отремонтировать старую или купить новую технику – бульдозеры, компрессор, грузовик, промприбор, иное дорогостоящее горное оборудование, запастись горючим, продуктами питания. Надо подобрать команду из высококвалифицированных специалистов.
При этом неизвестно, сколько еще удастся намыть золота, а, стало быть, заработать, чтобы рассчитаться с кредитами и выплатить зарплату команде. А потому к короткому колымскому лету надо быть во всеоружии. Опоздаешь на неделю-другую войти в сезон, - считай, потерял несколько килограммов золота и сотни тысяч рублей.
Сегодня среди колымских старателей нет «бичей», воспетых в народном фольклоре и серьезной литературе. Но легенды живы.
Лингвисты утверждают, что слово «бич» происходит от английского beach, т. е. пляж. Так именовались английские бездомные, использовавшие для ночлега лодки на берегу моря. На Колыме «бич» расшифровывается как «бывший интеллигентный человек» - с намеком на широкое представительство московской и прочей профессуры и лиц интеллектуального труда в этих «вольных экономических сообществах».
Рассказы о колымских бичах мало отличаются от повествований, например, о мурманских рыбаках, олицетворением которых стал знаменитый Сенечка Шалай из романа Г. Владимова «Три минуты молчания». Суть одна: тяжелейшим трудом заработать за сезон десять тысяч рублей (советских денег) и прокутить их за неделю, а желательно за три дня.
Механизм трат таков. Рассовав по карманам пачки с червонцами, наш герой едет на такси из Сусумана в Магадан. 650 километров при цене за километр по счетчику в десять копеек обходится в 130 рублей (водителю оплачиваются оба конца). Это – месячная зарплата инженера на материке. Когда в карманах десять тысяч – сто рублей, конечно, не сумма. И это вообще не те траты, которые собирается совершить пассажир. Во-первых, он берет два такси. Во второй машине, также на заднем, почетном сиденье, едет его кепка. По пути в Магадан, с заднего сиденья первой машины то и дело доносятся просьбы и требования. Каждое из них предваряется оплатой очередного желания. Такса – десять рублей. На переднее пустующее пассажирское сиденье падает червонец:
- Хочу покурить!
Водитель протягивает сигарету и подносит зажигалку.
Через некоторое время:
- Хочется музыки…
На переднее сиденье ложится еще одна красная купюра. Водитель включает магнитофон.
И так весь путь: «Хочу тишины», «Хочу скорости», «Хочу…»
К Магадану карман освобождается от одной пачки. Остается потратить еще девять тысяч. Это не проблема, когда есть ресторан и надежные друзья.
Возвращение в Сусуман не такое романтичное. Вчерашний хозяин жизни добирается на попутках. Разумеется, бесплатно. А в Сусумане в ожидании нового промывочного сезона он перебивается случайными заработками и одалживанием трешек у друзей и знакомых.
…Через четыре километра после Берелеха проезжаем полуразрушенный поселок Беличан. Здесь мы вспомнили ялтинца Камбуроглы Николая Павловича.
14 декабря 1938 года в 10 часов Н. Камбуроглы исчез с места работы. Поиски вели трое суток. 17 декабря бойцы военизированной охраны в тайге, в двух километрах от Беличана, обнаружили висевший на дереве труп Н. Камбуроглы…
У поселка Стрелка, где река Мальдяк впадает в Берелех, мы повернули направо, в сторону поселка Мальдяк. Покинутая дорога ушла дальше на поселок Широкий и прииск «Ударник». На нем и на его участке «Заболоченный», а также на кладбищах соседних лагпунктов Линковый и Топкий похоронены:
Анастасиади Дионисий Васильевич из Ахалшени близ Батуми;
Антонио Кузьма Георгиевич из села Волонтеровка Донецкой области, арестованный в Сталинске Кемеровской области;
Апостолиди Израиль Дмитриевич из Чиатуры;
Иоаниди Ефим Анастасович, родившийся в селе Келим-Петрык (Турция), но живший в городе Риддер Семипалатинской области;
Казанджиди Дмитрий Константинович и его родной брат
Казанджиди Фокиан Константинович. Братья - уроженцы турецкого Сурмене и жители Батуми;
Мавропуло Милет Христофорович, уроженец Турции, но арестованный в селе Альпийском в Абхазии;
Маруфиди Иван Абрамович из грузинской Чиатуры;
Метаксопуло Николай Георгиевич из Батуми;
Мустакиди Анастас Васильевич, уроженец села Салоники близ Сочи;
Попандопуло Георгий Андреевич из Абхазии;
Тахтамыш Феодосий Антонович из Красной Поляны Донецкой области;
Федоров Николай Васильевич из Старобешево Донецкой области;
Франгулиди Александр Христофорович из Аджарии;
Хара Николай Иванович, уроженец села Старый Керменчик Донецкой области;
Харито Николай Алексеевич, родившийся в Хабаровске и живший в Москве;
Чакириди Элефтерий Саввич из села Пшиш Краснодарского края;
Шамлиди Степан Афанасьевич из села Пиленково в Абхазии;
Шишманов Александр Константинович, уроженец Симферополя, житель Томска.
Н. Хара арестовали во время учебы в Московском зоологическом институте (станция Балашиха). Уникальный случай – его должны были освободить по ходатайству родного брата, боевого летчика. Уже были подписаны соответствующие документы, но смерть пришла раньше, чем бумаги из Москвы. Не менее удивительно и другое: Николай Хара реабилитирован 9 мая 1940 года.
А первым «мальдякским» греком, о ком я узнал, был Федор Георгиевич Хришу из села Бугас Донецкой области. Меня поразили причуды судьбы: это же надо было родиться с такой фамилией (хрисо - по-гречески «золото»), чтобы закончить свои дни в колымском лагере – золотом прииске «Мальдяк». Попал на Колыму и грек по фамилии Золото (из Новой Каракубы Донецкой области), арестованный в 18-летнем возрасте. Его судьба также уникальна для колымского заключенного. Сергей Степанович Золото был освобожден в 1943 году по болезни (наступившей полной слепоты).
Об одном из греков упоминает в своих воспоминаниях правнук композитора Рихарда Вагнера, Г.Вагнер. Он тоже сидел на Мальдяке с греком, которого все называли Кацо (скорее всего, тот был из Грузии).
…Дорога с легким подъемом идет по правому борту ручья Мальдяк. На пути к поселку мы совершили остановку у входа в штольню в склоне сопки. Стены и потолок штольни были укреплены стволами лиственницы. Доверившись вечному дереву, мы с Эдуардом смело вошли под своды выработки. В ней сильно отдавало сыростью. Чем дальше, тем неуютнее становилось нам. В некоторых местах крыша прохудилась, бревна под тяжестью горы прогнулись, а на пол падали камни. Он весь был усыпан ими, порой крупными – с голову человека. Метров через двадцать мы оказались у развилки. Посветив фонариком, разобрались. Справа и слева нашему взору открылись небольшие ниши, также наполовину заполненные упавшими с потолка и стен обломками породы. Под ними виднелись какие-то бочки, ящики. А впереди – вход в большой овальный «зал» - с тем же содержимым.
Эдик первым догадался, где мы оказались на самом деле:
- Да это же ледник для хранения продуктов!
Толя тем временем на другой стороне дороги тоже времени зря не терял. Он «ударил» по россыпному золоту - исследовал старый промприбор. Увидев нас, вышедших целыми и невредимыми, Толя изобразил неподдельное удивление:
- А я уже думал, что один поеду дальше. Ну, раз вы живы, идите я вам кое-что покажу!
На дне промприбора сквозь тонкий слой отстоявшейся воды поблескивало множество мельчайших крупиц золота. Я стал собирать их, прикладывая к блестящим пластинкам указательный палец. Золото легко прилипало, и я перекладывал пластинки в старый конверт, который очень кстати оказался у меня в кармане.
- Что вы планируете с ним делать? – напустив строгий вид, спросил Эдуард.
- Увезу на память о «Мальдяке»…
- Среди моих друзей сроду контрабандистов не бывало. Не ожидал от вас такого…
- А если поделюсь половиной?
- Ну, это другое дело!
Мы разделили собранные 0,1 грамма пополам. Не знаю, как распорядился Эдуард своей долей, а я не без переживаний и страха быть пойманным на нелегальной валютной операции пронес свою через турникет магаданского аэропорта при отлете в Москву…
Вся долина Мальдяка перерыта метров на десять вглубь по всей ширине, местами достигающей 500-600 метров. Бывшую естественную поверхность маркируют многочисленные островки, высотой метров шесть-семь, похожие на увенчанные свечками пасхальные куличи. Эти нетронутые участки долины сохранили при отработке полигона: на них стоят столбы линии электропередач.
От поворота до поселка Мальдяк километров четырнадцать. Навстречу нам попалось несколько грузовиков, «уазиков», свидетельствовавших о рабочем состоянии прииска, к которому мы направлялись.
Поселок действительно «живой», но по всему видно, что постоянных жителей в нем осталось немного. Верный признак этого – заброшенные теплицы. У жилых многоквартирных домов – скопления «крутых» японских джипов. Это сезонные работники старательской артели. На нескольких домах сохранились вывески и призывы советских времен, оформленных на кумачовых полотнищах краской или на твердой основе цветными электрическими лампочками: «…кому Октябрю!», «Инициатива, ответственность, требовательность к себе – закон нашей жизни», «Трудящиеся Мальдяка ! Ударным трудом крепите могущество нашей Родины!»
Мы объехали и обошли весь поселок. Я сфотографировал все полуразвалившиеся или развалившиеся полностью старые здания, имевшие, на мой взгляд, отношение к гулаговским временам. Я всматривался в редких жителей поселка, стараясь угадать толкового информатора. Наконец, обратился к первому, кто оказался на пути. Тот посоветовал поговорить с самым информированным жителем Мальдяка, Сергеем Ивановичем.
- Он живет здесь с детства. Знает все и всех. Вон он, как раз идет от гаражей!
Я поспешил навстречу Сергею Ивановичу. Ему было лет сорок пять. Загорелый, с седыми волосами и такой же бородой, Сергей Иванович был в голубых джинсах, адидасовской темно-синей безрукавке и в коротких резиновых сапогах. Он внимательно выслушал меня и на вопрос, не знает ли он или не знал ли прежде кого-либо из греков, охотно рассказал мне об одном. Но имени вспомнить не мог:
- Все его так и звали: Грек Васильевич.
- А фамилия?
- Фамилия… - Сергей Иванович стал мучительно вспоминать. Так часто бывает: только что знал, а, когда потребовалось произнести, забыл. – Е... Еста… Забыл!
- Можете рассказать, какую-нибудь историю, связанную с ним?
- Он отсидел десять лет и остался на «Мальдяке». Уже потом, в семидесятые годы, перебрался на Челбанью, кажется. Так вот, когда умер Королев, и в газетах поместили его фотографию, – до этого же он был засекреченный, вы знаете, - Васильич, увидев ее, сказал: «Так это же Серега Королев из моей бригады! Я ему несколько раз свою пайку отдавал, он «доходил» уже!»
- Какова дальнейшая судьба Грека Васильевича?
- Он здесь жил с женой, потом, в конце восьмидесятых уехал к себе на родину. Куда-то на Кубань…
Больше ничего Сергей Иванович добавить не мог. История мне показалась настольно интересной, что я сразу же заразился идеей разузнать все о Греке Васильевиче. Признаться, я не поверил в историю с С.Королевым.
Случилось это в конце июля 2008 года. А в начале сентября я был уже в Туапсе. Готовя свою черноморскую поездку, я обзвонил председателей греческих обществ и своих друзей с просьбой собрать людей для представления им моей новой книги «Спецэшелоны идут на Восток». В Туапсе я остановился у моего товарища Юры Политидиса. Его отец, Иван, - единственный из сочинского рода Политидис, кто остался в живых после десяти лет Воркуты. Троих его родных братьев и отца расстреляли в Сочи. Юра взялся за организацию встречи в городе. Он сразу заинтриговал меня:
- На встречу придут две очень интересные женщины…
Собрались в конце рабочего дня прямо в магазине у Юры. Как мне показалось, две женщины особенно внимательно слушали мой рассказ о поездке по Колыме. Когда я закончил, они подошли ко мне:
- Мы хотим подарить вам воспоминания нашего дяди, который много лет провел на Колыме. К сожалению, он уже умер, а то смог бы рассказать вам столько…
Волнительная догадка осенила меня.
- Как его звали? - Я с нетерпеньем ждал ответа.
- Евстафиади Георгий Васильевич…
- Грек Васильевич! С «Мальдяка»?!
Теперь настала очередь поразиться сестрам - Зое и Симеле Евстафиади - так звали моих собеседниц. А через месяц, когда я вернулся в Вологду, меня ожидало заказное письмо из Туапсе. В нем я нашел воспоминания, написанные собственноручно Георгием Васильевичем Евстафиади о его мальдякских годах.
Однако, вернемся на Мальдяк. Сергей Иванович объяснил нам, как доехать до лагерного кладбища. Мы поехали, пересекли какой-то ручеек, поднялись на высокий берег, объехали небольшую сопку, но кладбища так и не нашли. Все поросло кустарником и иван-чаем. Так ни с чем мы вернулись в поселок, но и там никто толком не смог объяснить, где же находится лагерное кладбище.
Лагерем смерти «Мальдяк» называли не зря. 23 июня 1999 года двое жителей поселка отправились за грибами. Неожиданно в долине ручья они наткнулись на четыре разложившихся трупа. На трупах были бушлаты, кирзовые сапоги и ботинки. Вызвали милицию. Обследование показало, что смерть наступила несколько десятков лет назад от огнестрельных ранений. Это была не первая подобная находка. За четыре года до грибников, на сорок втором полигоне при проведении вскрышных работ старатели наткнулись на шесть черепов с пулевыми отверстиями, а весной сам ручей вымыл из берега 35 трупов с аналогичными признаками.
По объему добычи «Мальдяк» стоял на втором месте после «Штурмового». План «Мальдяка» составлял 10 тонн золота в год. Условия содержания – бытовые, питание и нормы выработки, доводившие заключенных до истощения, никак не позволяли выполнить такое задание. Однако начальство «Дальстроя» и УСВИТЛа придерживались иной точки зрения. План золотодобычи требовалось выполнить любой ценой. Тем не менее, в 1938 году прииск не выполнил положенные объемы вскрышных работ. Приказом начальника «Дальстроя» К. Павлова от 11 июня заключенных разрешалось задерживать на работе до 16 часов. Но и это не дало нужных результатов. Тогда на «Мальдяк прибыла московская бригада НКВД. За два месяца (июль-август) она сфабриковала дело о «колымской антисоветской, шпионской, повстанческо-террористической, вредительской организации». Как показал впоследствие бывший сотрудник УНКВД по «Дальстрою» Гарусов, лейтенент Боген, возглавлявший московскую бригаду, приказал рассмотреть за три часа 20 дел (по ним проходило около 200 человек). Боген приказал применять любые методы для выбивания признательных показаний у заключенных. К утру «следствие» было закончено. Свыше 130 человек были приговорены к расстрелу. Находившийся в это время на «Мальдяке» начальник УСВИТЛа полковник Гаранин приказал привести приговор в исполнение тут же, на глазах у лагерников. В назидание. Чтобы знали, что ждет каждого не выполнившего план.
Магаданские историки и краеведы в архивах «Дальстроя» обнаружили такой факт: 13 августа 1938 года на прииске «Мальдяк» при большом скоплении людей была произведена публичная казнь 139 заключенных. Некоторые детали этого преступления раскрыл магаданец А. Бирюков. Он обнаружил два акта, составленные 13 августа 1938 года на прииске «Мальдяк». Вот один из них.
«Я нижеподписавшийся, и. о. начальника 4-го отдела УГБ УНКВД по «Дальстрою» ст. лейтенант Госбезопасности Боген, совместно с исполнителями – комендантом УНКВД по ДС Кузьменко и опер Уполномоченным райотделения НКВД по Северному Горно-промышленному управлению Гарусовым, на основании предписания ВРИО начальника УНКВД по «Дальстрою» капитана Госбезопасности Кононовича от 10/VIII – c. г. привели в исполнение приговор Тройки при УНКВД по «Дальстрою»:
расстреляли следующих осужденных:
(следуют 128 фамилий).
Трупы всех переименованных зарыты в землю в районе 3-й командировки прииска «Мальдяк».
Участвовавшие в зарытии и оцеплении стрелки ВОХР связаны подпиской о неразглашении».
В тот день на «Мальдяке» расстреляли еще 31 заключенного.
Прошу прощения за банальность, но все тайное когда-то непременно становится явным. И здесь Колыма с вечной мерзлотой выступила союзницей историков. Почти через 60 лет на полигоне № 42 она представила в явном виде трупы мужского пола, одетых в летнюю одежду с отверстиями в черепах....
И без пуль смертность в 1938 году на «Мальдяке» была выше среднеколымской. В этом, полагаю, одна из причин и другой особенности «лагеря смерти»: большого количества побегов из него.
Вообще, на Колыме не было успешных побегов. Но если и уходили в бега, то - летом. Когда имелся запас подножного корма. В военные годы, когда положение с питанием и содержанием заключенных еще более ухудшилось, впервые побеги были отмечены и зимой. Если убегали уголовники, то с собой они брали еще одного - для последующего съедения.
Г.Евстафиади не стал ждать, когда он окажется в списках смертников. Его, двадцатитрехлетнего, только-только привезли на «Мальдяк». Знакомство с лагерной реальностью для Георгия началось с августовской публичной казни на «Мальдяке».
Не желая оказаться в следующей партии, Георгий с двумя товарищами - 42-летним инженером-теплотехником Михаилом Нишиным и 28-летним Андреем бежал из лагеря. Судя по записям Георгия Васильевича, беглецы направились вверх по реке Мальдяк, а затем повернули на восток в сторону хребта Черского. Они покинули лагерь с 15 килограммами овсяной сечки и кое-какой иной снеди. В первые десять дней они не разводили костер, ничего не готовили, боясь быть обнаруженными погоней. За это время съели весь хлеб.
Первым делом беглецы устроили себе жилище из камней, а в нем – из камней же – лежаки. Поверх них положили сплетенные из лозы «матрацы». Одновременно заготавливали дрова к зиме. Георгий с товарищами всерьез рассчитывал остаться в каменном схроне зимовать.
Несколько раз Г.Евстафиади, как самый молодой и выносливый, уходил на связь к лагерю, чтобы узнать последние новости и запастись продуктами. Там у него оставались товарищи. Однажды Георгию сообщили, что в лагере все успокоилось и новых списков не составляют. Георгий, Михаил и Андрей решили вернуться в лагерь. Как рассказывал своим родственникам сам Георгий Васильевич, им ничего за побег не было.
Когда Георгий Васильевич уже жил в Туапсе, племянница как-то спросила его, почему он, потерявший много зубов на Колыме, не вставил ни одного золотого зуба. Ответ Грека Васильевича был точно таким же, как и С.Королева: «Я ненавижу золото!».
…Шестнадцать лет назад на Мальдяке побывала дочь С.Королева Наталья Сергеевна. Она осмотрела поселок, поднялась на сопку, где стояла палатка, в которой жил ее отец. В соседней палатке жил Г.Евстафиади. Через сорок лет он записал в своих воспоминаниях:
«В газетах писалось о Главном конструкторе, но нигде не указывалась его фамилия. А мне даже в голову не приходило, что когда-то я знал этого человека. Фамилия и фотография появились после его смерти (1966 г.).
Когда я увидел на снимке в газете этого человека, то мне невольно вспомнились его черты… С С.П.Королевым я встретился в 1938 году на прииске «Мальдяк» чисто случайно (командировка № 1). В это время я работал бурильщиком с Федором Мананиным. Леонид Турчанский и Сергей Королев работали в бригаде Столярова в шахте, катали тачки. Потом эту бригаду расформировали. Они попали в бригаду Мукерина и перевели их на командировку № 4… Тачками они производили вскрышу 6-го полигона. Там проработали они до августа месяца и от тяжелого труда и недоедания стали дистрофиками. Затем их перевели на 1 командировку, где они попали в оздоровительную бригаду к моему другу, инженеру-теплоэнергетику Нишину Михаилу Федоровичу, с которым я жил в одной палатке, во второй секции. Сергей и Леонид вместе с другими жили в конце октября в ветхой палатке, которая завалилась. Мне с Мананиным пришлось их спасать. Нишин предложил двоих забрать к себе в палатку. Вот так произошло наше знакомство. Сергей и Леонид Турчанский жили с нами до тех пор, пока не выздоровели.
Сергей был молчаливый, о себе ничего не рассказывал. Кто он и откуда, мы не знали. Турчанский был разговорчивый. Они помогали дневальным в палатке по уборке помещения, топили печь, получали обед. Ели мы все вместе. Пробыли они с нами до января 1939 года, пока не окрепли. Затем они работали в бригаде Бабичева. Эта бригада занималась вскрышей торфов. Королев и Турчанский помогали кочегарам топить котлы ДС-2, таскали снег, пилили дрова. Весной они попали в бригаду Иващенко Алексея, где работали по добыче песков, тачками катали пески на промывочный прибор».
На мальдякском кладбище, которое мы так и не нашли, захоронены:
Ангелопуло Петр Николаевич, уроженец Курска, житель Москвы;
Дибижев Константин Михайлович из села Хасаут-Греческий Ставропольского края;
Ксифлино Георгий Афанасьевич, уроженец села Шамлуг в Армении, житель Тбилиси;
Николаиди Николай Дмитриевич из Самсуна (арестован в Лазаревском);
Хришу Федор Георгиевич из села Бугас Донецкой области;
Якимиди Леонид Григорьевич из станицы Ахтырская Краснодарского края.
Здесь же, на «Мальдяке» умер уроженец села Лесного и житель Юревичей Адлерского района Карапиди Георгий Кирьякович, осужденный за грабеж.
Из архивов стали известны имена еще, по крайней мере, девяти человек, которые умерли в других лагерях, но начинали свой колымский путь с «Мальдяка».
Напомню, что одним из выживших на «Мальдяке» был последний заключенный-грек Колымы Тосхопаран Виталий Пантелеевич.
|
