Русло реки Оротукан, вдоль которой мы продолжаем путь после поселка Оротукан, перерыто на всем протяжении. Но свежих полигонов нет, как и нет многих поселков: ни Разведчика, ни Спорного, ни Пятилетки. Кое-где еще моют золото старатели, но это - сезонные жители этих мест. Трассу, однако, дорожники стараются поддерживать в нормальном состоянии. Работают грейдеры, бульдозеры, самосвалы подвозят гравий.

Один камешек лег явно не туда, он едва не стоил нам очень многого в поездку 2008 года. Скорость нового к этому времени джипа Эдуарда была под сто. Машину подбросило и вынесло на встречную полосу. Эдуард вывернул машину вправо, но она опасно накренилась. Пришлось опять выворачивать влево, и мы снова оказались на встречной полосе. Тяжелый «Ниссан-патрол» несло к обрыву слева. Опять крутой поворот – и новый зигзаг на огромной скорости. Счастье наше в крепких руках Эдуарда и в отсутствии встречных машин. Все случилось в несколько секунд, я не успел по-настоящему испугаться. Только крепче ухватился за сиденье и ручку на дверце…

Мнение, что колымские просторы не располагают к медленной езде, было пересмотрено. По крайней мере, на ближайшие десять километров.

Я знал, что любой отдых на Колыме – экстремальный. Будь то рыбалка, охота, сбор ягод, или сплав по реке. Теперь к этому перечню я мог добавить и поездку по трассе.

Толя тоже не доволен трассой. Но по другим причинам:

- Все петли спрямили! Трасса стала короче, трассовикам меньше платить стали за тонно-километры.

- Ну, тебе не угодишь! То ты петли сосчитать не мог на перевале, а убрали петли – тоже плохо. Ты уж остановись на чем-то одном…

Эдик напоминает Толе случившееся с ним на Бурхалинском перевале много лет назад и заодно ловит друга на нарушении логики. Эдуард заканчивает юридическую академию на следующий год. Не упускает случая применить свои знания на практике. Пока только на свояке.

Примерно на 440-м километре проезжаем поселок Спорное (до конца 50-х годов он назывался – Спорный). Его уже нет. Спорный служил перевалочной базой для приисков и поселков, расположенных вправо от трассы - в долинах рек Утиная и Среднекан (Геологический, Борискин, Юбилейный, Утинка, Стан-Утиный, Усть-Утиная). В 1939 году в Спорном появились первые кирпичные двухэтажные дома, построенные заключенными для руководства лагеря. Кирпич изготовляли на заводе вблизи поселка Дебин. Заключенный Михаил Рюмин вывел в шамоте свои инициалы: МР. Их до сих пор можно обнаружить в полуразрушенных спорнинских зданиях.

В Спорном умер Левтеров Петр Константинович из села Константинополь Донецкой области. Его везли с прииска «Мальдяк» в Инвалидный лагерь на 23-й километр. В Спорном П. Левтерову стало плохо, его сняли с машины и оставили в стационаре. В тот же вечер, 30 ноября 1942 года, он умер от резкого истощения.

Примерно в двадцати километрах от Спорного, в верховьях реки Утиной располагался крупный лагерь – «Речка Утиная», имевший несколько лагпунктов. На лагпункте «Стан Утиный» похоронены:

Григориади Спиридон Кириакович из абхазского села Пиленково;

Джорданиди Константин Дмитриевич, уроженец Турции, житель г. Новые Гагры.

Хоронил С. Григориади его земляк, тоже заключенный, батумец Маламатиди Г. П. Он - один из подписантов акта о предании трупа земле.

На прииске «Речка Утиная» 27 ноября 1941 г. в 8.30 в лагерной больнице от токсического гриппа и острой сердечной недостаточности умер Илья Лазаревич Кия-Оглы из Старого Крыма. Его похоронили на расстоянии 800 м от лагеря с биркой, на которой были указаны его фамилия, имя и отчество, а также личный номер - 179979.

Здесь также похоронили:

Архапчева Харлампия Дмитриевича, уроженца с.Сейт-Асан в Крыму (умер на участке «Оставленный»);

Кауциса Яниса Георгиевича, уроженца Афин, но арестованного в Москве;

Курумиди (Куремиди) Харитона Лазаревича из станицы Апшеронской Краснодарского края;

Муратиди Николая Апостоловича, керченского кондитера, арестованного в Москве;

Харитидиса Харитона Андреевича, родившегося под Салониками и жившего в Джалалабаде;

Элефтериади Дмитрия Панайотовича из Батуми.

После войны на приискае «Стан Утиный» оказался Сократ Амбросов - один из десятка цалкинских греков, пополнивших колымский контингент невольников в 1946 году в числе примерно сорока-пятидесяти греков-«власовцев».

«Власовцы» - это не солдаты армии генерала А. Власова, а обычные советские военнопленные, которых в годы войны было миллионы. Но, как известно, для И. Сталина не существовало пленных советских солдат. Все они, оказавшиеся благодаря его бездарному руководству армией – особенно в первые месяцы войны, были объявлены изменниками родины. После освобождения из плена бывших фронтовиков пропустили через проверочно-фильтрационные лагеря и отправили в советские концлагеря. В лучшем случае они приговаривались к шести годам спецпоселения в северных районах страны. Что считалось актом милосердия к безусловным предателям.

Сначала предав своих солдат, не признав их военнопленными, И. Сталин теперь получил почти демократический способ заселить Колыму. Со всех «власовцев» брали такие подписки:

«Мне …. объявлено, что за службу в немецкой армии по решению правительства я перевожусь на положение спецпоселенца сроком на шесть лет и что обязан честно работать на предприятиях по месту своего нахождения.

Мне разъяснено, что за измену Родине я должен нести суровое наказание, но в связи с победой над Германией, советское правительство по отношению ко мне сделало большое снисхождение, ограничившись только переводом на шестилетнее спецпоселение».

Только в 1948 году в «Дальстрой» завезли почти 45 тысяч спецпоселенцев. Допросы об обстоятельствах их пленения и нахождения в плену и за границей продолжались до конца 1950 года.

Спецпоселенцев расселяли по бывшим лагерям. Зачастую те были полностью разгромлены, так что их новым обитателям приходилось собственными силами восстанавливали жилье и обстановку в бараках. Бытовые условия спецпоселенцев ничем не отличались от лагерных. Всего для них в Магаданской области организовали 24 спецкомендатуры, где они обязаны были отмечаться раз в месяц.

Как признают некоторые исследователи, в наиболее привилегированном положении на Колыме находились японские военнопленные, доставленные сюда после разгрома квантунской армии. Для них устанавливался особый режим питания, не допускающий длительных перерывов между приемами пищи. Он не должен был превышать 8 часов. Японцев репатриировали на родину в сентябре 1949 года на знаменитой труженице «Джурме». А вот типичная история советского фронтовика.

С.Амбросов родился в селе Шипяк Цалкинского района Грузии в 1918 году. Работал на строительстве Храмгэс. Перед самой войной его призвали на действительную службу. В армию Сократа провожали братья Захарий, Антон, Азарий и сестры Кирьякия, Мирофора и Суссана.

С 6 февраля 1940 года Сократ - старший сержант 490 гаубичного полка (место дислокации – город Гомель). 23 июня С.Амбросов принял первый бой вблизи станции Лесной Запад. Затем его полк сдерживал наступление немцев возле Барановичей. А в июле в районе Минска советские войска попали в окружение. При прорыве кольца окружения в сторону Могилева Сократ был ранен в руку. 25 июля 1941 года он попал в плен. Находился в лагерях военнопленных по июнь 1942 года. Немцы включили его в состав 156-го, а затем – 680-го строительного батальона, постоянно менявшего дислокацию: Дзержинск, Столбцы, Барановичи, Сельцы (Польша). Всюду пленных заставляли работать на строительстве дорог и рытье окопов.

В мае 1945 г. С.Амбросова репатриировали из Латвии. Решение фильтрационной комиссии: признать власовцем и, согласно Постановлению ГКО от 18 августа 1945 года, отправить на спецпоселение на Колыму. Таким как С.Амбросов, автоматически записывали одно и то же: «служил в строевых войсках немецкой армии». Что приравнивалось к измене Родине.

На Стане Утином Сократ работал бурильщиком. Его продолжала «разрабатывать» спецкомендатура. Она все еще надеялась найти компромат на Сократа.

Из Ягодного направляется запрос начальнику Цалкинского РОВД:

«Нами проверяется спецпоселенец Амбросов Сократ Анастасович. Просим проверить и сообщить какими компрометирующими материалами Вы располагаете на проверяемого, а также на его родственников».

Ответ из Цалки: «Никакими».

4 апреля 1952 года Сократа освободили со спецпоселения. Он мог покинуть Колыму и вернуться на родину, где не был уже тринадцать лет. Ему запретили проживать в городах Москве, Ленинграде, Киеве, запретных зонах, пограничной полосе и других режимных местностях, а также в Литовской, Латвийской, Эстонской, Молдавской ССР, западных областях УССР и БССР.

Как выяснилось, многие «власовцы» до сих пор не реабилитированы. По предложению начальника информцентра Магаданского УВД Б.Дубленича мною поданы заявления на их реабилитацию. На сегодняшний день реабилитированы:

Алчеев Григорий Иванович,

Амбросов Ананий Семенович,

Амбросов Сократ Анастасович,

Ангелин Антон Федорович,

Гаврилов Григорий Иванович,

Галла Иван Иванович,

Дибижев Кузьма Филиппович,

Елефтериади Федор Саввич,

Иорданиди Дмитрий Евстафьевич,

Калайчиди Василий Дмитриевич,

Калайчиди Иван Константинович,

Каралефтеров Пантелей Панайотович,

Кариофили Екатерина Георгиевна,

Касеев Константин Дмитриевич,

Савулиди Михаил Пантелеевич,

Цапий Николай Анастасович,

Читах Константин Давыдович,

Чичмели Евгений Кириллович,

Чортанасов Павел Николаевич.

На реке Утиной, кроме лагерей «Стан Утиный» и «Речка Утиная» в самом устье находился еще один – «Усть-Утиная». 21 мая 1942 года там умер Феохарий Лазаревич Курумиди. Он – один из двух греков, кто совершено точно не имеют могилы на Колыме. (Зная практику захоронений в ГУЛАГе, вполне допускаю, что могил не имели и многие другие). На следующий день после смерти Ф.Курумиди, 22 мая, из его трупа был изготовлен скелет для «научно-медицинских целей». В специальном акте сказано, что «внутренности, а также мягкие части трупа сожжены».

На другой стороне главной трассы, на таком же расстоянии, что и Стан Утиный находился прииск и поселок Оставленный, он же - отделение лагеря «Речка Утиная». Житель крымского села Сарычоль Архапчев Харлампий Дмитриевич был убит там 22 августа 1943 года. Причина - неизвестна. В акте о смерти записали: «огнестрельное пулевое ранение».

До строительства моста через Колыму территория нынешней Магаданской области (административно входившая в состав Хабаровского края) делилась на две неравные по доступности части: правобережную и левобережную. Колымская трасса упиралась в Главную Реку. Перед пересечением с трассой Колыма принимает слева полноводный Дебин. На стрелке двух рек вырос поселок, который первоначально получил название Переправа. Затем его переименовали в Левый Берег. Сегодня это поселок Дебин.

В этом месте действовала паромная переправа. Небольшие баржи и прочие суда принимали грузы и довозили их до левого берега. Тут они снова перегружались на машины. А зимой машины пускали прямо по льду. По весне, бывало, груженые автомобили проваливались под лед, гибли люди.

В 1937 году через Колыму построили первый деревянный мост арочного типа с семью пролетами. Сообщение между двумя частями колымского региона стало более надежным. Однако через два года мост подвергся серьезному испытанию. В конце августа 1939 года в верховьях Колымы прошли сильные дожди. Реки вышли из берегов, затопили несколько поселков. Уровень воды у моста поднялся более чем на 11 метров выше ординара. Поселок Дебин в прибрежной части ушел под воду почти на три метра. У моста образовались заторы. Создалась реальная угроза срыва пролетов. В сложившейся ситуации приняли решение: все имевшиеся вблизи грузовики заполнить камнем и в два ряда поставить на мост. Так они и стояли, сдерживая бешеный напор воды, до тех пор, пока не прошел паводок. Но мосту был нанесен ощутимый урон. На некоторое время его закрыли для проезда. Зимой грузовики снова пустили по льду Колымы. А в 1952 году осенью приступили к сооружению нового, металлического моста, который силами заключенных построили к маю следующего года. К началу нового века этот мост тоже устарел и требует замены. Строительство нового планировалось на 2008 год, но есть опасения, что он не скоро появится.

Из Дебина можно попасть еще в два поселка. Если свернуть влево дорога приведет в Синегорье. Это самый молодой поселок в Магаданской области, появившийся в начале 70-х годов в связи со строительством Колымской ГЭС.

Если же свернуть направо, то за поселком Дебин попадаешь в красивейшее место - на Колымский прижим. Колыма здесь течет вдоль высокого скалистого обрыва. По нему проложена дорога до села Эльген. С дороги открывается красивая панорама правого берега Колымы. Он низинный и заболоченный. Сопки, фиксирующие коренной берег, находятся на расстоянии 4-5 километров.

Дебин знаменит тем, что в 40-е годы здесь находилась Центральная больница УСВИТЛа. И тем, что эта больница освящена возвращением к жизни Варлама Шаламова. Нам же поселок Дебин дорог еще тем, что в 2006 году здесь велись съемки документального фильма телеканалом «Мега».

Сценарий, рожденный Тасосом после наших бесед о Колыме, прочтения им «Колымских рассказов» Варлама Шаламова (на немецком языке, на греческом они не изданы), в качестве «затравки» содержал эпизод о добыче золота. По совету моего приятеля Ивана Паникарова мы решили сделать это на полигоне, где работала старательская артель Владимира Наймана. И. Паникаров созвонился с ним, и мы получили разрешение на съемки…

Мать и отец Владимира Наймана отсидели в разных колымских лагерях. Освободившись, и не имея права покинуть землю своей молодости, они создали одну из многих тысяч колымских семей, в которых и мужская, и женская линия имели солидные лагерные составляющие. Родители умерли, а Владимир решил остаться здесь. Несколько лет назад он принял православие и в старом офисе своей золотодобывающей артели, открыл в первую Дебине церковь. Со всеми внешними и внутренними атрибутами культового учреждения: маковкой, увенчанной крестом, иконостасом и др.

Сразу же после знакомства со съемочной группой, Владимир пригласил всех в церковь.

Можно было бы списать подобные деяния на чудачества денежного человека. Можно было, если бы не лицо Владимира Наймана: просветленное, какое бывает у тихих старушек, которых встречаешь в любом православном соборе.

…Полигон располагался километрах в пятнадцати от Дебина, вблизи некогда крупного поселка-лагеря Спокойный. На полигоне нас уже ждали. Поселок Спокойный, просуществовавший до 1960 года, находился в долине ручья, вдоль которого до самого левого берега Колымы тянулась грунтовая дорога. А в устье был устроен причал.

В день съемок на промывке песков работал один бульдозер и один промприбор. Артель В. Наймана мыла золото на старом, возможно, не два и не три раза промытом участке. Собственно, только такие и дают старательским артелям. Оператор Хронис быстро уловил, что к чему и приступил к работе. Из фильма видно, насколько удачны кадры, отснятые им на полигоне. Как из кучи грязи – смеси глины, песка и гравия при помощи бульдозера и промприбора, на котором мощной струей воды промывается эта смесь, в конце концов, остается тяжелая фракция.

Грязная вода после промывки золотоносной смеси отводится в отстойник, пустая порода – в отвалы, а тяжелая фракция оседает на специальных резиновых ковриках в длинном лотке. Принцип, известный со времен аргонавтов, искавших золотое руно – овечью шкуру, пропитанную золотыми песчинками. Сегодня роль овечьей шкуры играют резиновые коврики. Они лежат на дне длинного (метров четыре-пять) металлического лотка, по которому бежит грязная пульпа с золотыми песчинками. Лоток сверху закрыт густой решеткой. Два раза в сутки с ковриков сокребается накопленное золото и другие тяжелые элементы. Тяжелую фракцию помещают в специальный контейнер. Контейнер снимают. В среднем в каждом контейнере, в конце смены, накапливается около двухсот граммов золота. Опломбированный, под вооруженной охраной контейнер доставляется в Дебин, в специальную лабораторию для дальнейшей очистки тяжелой фракции. Из нее в лаборатории извлекают золото. Вслед за контейнером покинули полигон и мы.

Пока в лаборатории шли приготовления к очередному этапу очистки, нашу группу пригласили отобедать в старательской столовой. В ней мало что изменилось в сравнении с тем, что застал я здесь тридцать два года назад. Только вот медведя в клетке перед столовой на этот раз не было.

…Хорошо помню того хозяина колымской тайги – постоянно бьющегося головой о решетку. Он стоял в свой полный, двухметровый рост на задних лапах, ухватившись передними за арматуру клетки, и ревел от бессилия. Медведь бился головой о железные прутья, очевидно, уже не первый день. На лбу у него кровоточили две большие, с пятикопеечную монету, раны. Медведь даже не ревел, а плакал, и слезы текли из его глаз. Кто-то бросил ему кедровую шишку. Совершенно неожиданно медведь опустился на мощный зад, и принялся ловко, с помощью одной передней лапы и зубов, расчищать ее.

Старатели поймали медведя на мясо. Они заманили его с помощью тухлой рыбины. Даже из жалости зверя отпускать после содержания в клетке было уже нельзя. Это – потенциальный шатун, который не простил бы человеку свою даже краткую неволю.

Оказалось, что очередная стадия очистки – еще не последняя. Из привезенной тяжелой фракции (в ней, помимо золота, обязательны рутил, магнетит, гранат) опять же с помощью воды извлекают золото. Однако золото в мелких самородочках соединены с кварцем – они вместе выделились из магмы. Последняя стадия очистки – химическая. Все кварцевые включения растворяются в крепком кислотном растворе, остается чистое золото.

Отсняв заключительные кадры, мы направились к окраине Дебина, где на небольшом кладбище установлен деревянный памятник. Как пишет в своей книге И. Паникаров, ссылаясь на старожилов поселка, здесь похоронены солдаты Колымского полка. Они следовали на катере вниз по Колыме от того самого прииска «Спокойный», один из участков которого сегодня промывается артелью В. Наймана. У катера вышел из строя двигатель, катер понесло по течению, закрутило в водовороте. Все члены экипажа, по рассказам старожилов, утонули.

Вполне вероятно, что это случилось 12 июня 1946 года. В числе членов экипажа на катере находился заключенный, греческо-подданный Мильтиад Попандопуло. Он родился в 1913 году в Трапезунде, жил в Туапсе, работал слесарем на нефтеперегонном заводе. На допросе следователь, указывая на паспорт иностранно-подданного, объяснил ему причины ареста и обвинения в шпионаже: «Если бы не было вот этих фашистских документов, ты бы не был арестован».

На Колыме Мильтиад работал забойщиком на многих приисках. Всюду перевыполнял план. Его десятилетний срок истекал в феврале 1948 года. Мильтиад не раз писал заявления лагерному начальству с просьбой использовать его по специальности. И вот, когда, Мильтиад получил должность моториста и покинул забой, когда до освобождения оставалось всего полгода, и, казалось, он сорвал джек-пот у судьбы, случилось это путешествие по Колыме.

12 июня 1946 катер «Стрела», отправился от прииска «Спокойный». У поселка Дебин он потерпел аварию. Из семи членов экипажа спаслись двое. Тела утонувших не нашли. В том числе и тело М. Попандопуло.

На окраине Дебина, у Колымского прижима на склоне сопки в период 1937-1954 гг. хоронили заключенных, умиравших в Центральной больнице УСВИТЛа и дебинском лагере. В июле 2003 года здесь при поддержке В. Наймана установили глыбу розового гранита. На табличке стихи:

На этой сопке погребенным

Под номерами, без имен –

Седой гранит - знак СКОРБИ он.

Наш долг признать ваш честным путь,

Народа память вам вернуть.

Чуть выше, на той же сопке  – поклонный крест, также установленный В. Найманом с благословения епископа Магаданского и Синегорского.

На Дебинском кладбище похоронен Каракьянов Георгий Павлович из села Султан Курсавского района Ставропольского края. Г. Каракьянов был председателем колхоза. История его уникальна тем, что после ареста колхозники написали в его защиту два коллективных письма. Ничего подобного мне неизвестно. Учитывая, что в разгаре была греческая операция, поступок колхозников следует признать сверхсмелым. Письма в защиту Г. Каракьянова и фамилии подписантов приведены в сборнике писем «Пишу своими словами».

Покидая Дебин, мы зашли в здание бывшей Центральной больницы УСВИТЛа, а ныне - Магаданского областного противотуберкулезного диспансера. Стараниями главврача Г. Гончарова в больнице выделена комната под музей В. Шаламова. И хотя не в этой именно комнате работал великий писатель после возвращения практически с того света, память о нем сохранена. В импровизированном музее нет личных вещей В. Шаламова. Несколько стендов с его фотографиями и копиями из личного дела заключенного Шаламова, а также экспонаты из окрестных лагерей.

Несколько лет назад Г. Гончаров показывал мне настоящую шаламовскую комнату. Это каморка без окна, в ней уже давно устроена больничная кладовка. Мечта Г. Гончарова – установить на больнице мемориальную доску в память о В. Шаламове.